27-29 сентября в истории Харькова. Мирные переговоры в кольце боев

27-29 сентября в истории Харькова. Мирные переговоры в кольце боев
Памятник Махно на балконе дома Руднева в Старобельске. Открыт к 125-летию его дня рождения в 2013-м. По легенде, именно с этого балкона Нестор Иванович выступал в сентябре 1920 г. – но это лишь легенда, т.к. данного балкона на здании тогда не было. Фото Александра Лукьяненко

Ныне являющийся районным городом Луганской области Старобельск в начале прошлого века был центром крупнейшего уезда Харьковской губернии, который занимал более четверти её площади. 3 сентября 1920 г. его взяли части Революционной повстанческой армии Украины (махновцев), всё лето проведшей в рейдах по Полтавской, Черниговской, Харьковской и Донецкой губерниям, где она росла в численности за счет местных партизанских групп, дезертиров и пленных красноармейцев. К августу анархисты чувствовали себя уже достаточно уверенно, чтобы штурмовать подконтрольные властям УССР города.

Начальник штаба РПАУ Виктор Белаш писал об этом налете: “Город охранялся батальоном ВОХРа, который сложил оружие и большая половина перешла к нам, а меньшая – бежала на Луганск”. К повстанцам присоединилось также большинство из полутора тысяч арестантов местной тюрьмы. Были взяты в плен и расстреляны 38 государственных и партийных чиновников. По позднейшим подсчетам властей, в Старобельске РПАУ захватила 4 пулемета, 48 тыс. патронов, 30 лошадей и другое военное имущество, а также 22 млн рублей, 1800 пудов хлеба, 15 вагонов кожи и т.д. Последнее, как всегда было принято у махновцев, досталось населению. “Еще за 50 верст от города крестьяне окрестных селений двигались за нами громадной вереницей, как это было при занятии Изюма, Зенькова, Миргорода. Они знали, что махновцы раздают содержимое складов, отчего спешили со всех сторон”, – тоже по словам Белаша.

Это было первое из двух вступлений махновцев в Старобельск осенью 1920 г. Об обоих сохранилось немало личных воспоминаний жителей города, документальных свидетельств, множество легенд, тайн и слухов. Сначала посмотрим, что писали о нападении, происходившем в начале сентября.

Из воспоминаний очевидца событий Ивана Николаевича Бабки, записанных Иваном Евсеевичем Мирошниченко в 1966 году:

“В период налёта на город Старобельск банды Махно я работал в Уездном Отделе Народного Образования. Накануне дня налёта я, вместе с агентами по снабжению Макущенко Григорием и Баранцом Семеном, получили для детских домов яйца. Нам отпустили их на складе в своей таре – ящиках. Зав.складом предупредил, что если мы не доставим ему ящики на следующий день рано утром, то больше, в своей таре, нам яйцо отпускать не будет.

На следующий день, если мне память не изменяет, 1-го сентября, рано утром, еще до восхода солнца, мы с Баранцом пришли во двор детдома №1 (сейчас Двор ДЭУ 618), Баранец стал запрягать лошадь, а я стал ему помогать.

В это время, со стороны села Подгоровка, раздалась сильная ружейно-пулеметная стрельба, а затем выстрелы из орудия.

Я, выскочив из двора детдома на улицу Урицкого, увидел в районе базара (современная территория парка) сноп огня, а затем услышал сильный взрыв. Надо полагать, что разорвался снаряд.

В мою сторону, по улице, бежала толпа людей. Я влился в эту толпу и тоже побежал в сторону пивзавода. В этой толпе бежал начальник админотдела Уисполкома Тарапат. На бегу он спрашивал у окружающих: “Что случилось? Кто стрелял?” Ему кто-то ответил, что если вы не знаете, то откуда же нам знать, что случилось.

Добежав до двора моих дальних родственников по фамилии Бурьян (улица 3-го Интернационала против переулка Озерного) я вскочил в дом и лёг у стенки на пол.

Когда стрельба несколько поутихла, я вышел из дома и осторожно, из-за угла дома, начал наблюдать, что делается на улице. В это время в переулке Озерном появился скакавший во весь опор кавалерист. Это был сотрудник ЧК Чепель Иван.

Как только Чепель выскочил на улицу 3-го Интернационала, его обстреляла пулеметная тачанка махновцев, мчавшаяся от центра города к окраине. Чепель повернул лошадь и умчался в сторону села Новоселовка, где он в то время жил.

На тачанке, запряженной парой красивых лошадей, было 4 или 5 махновцев, а сзади пулемет системы Максим.

После того, как стрельба совсем затихла, я пошел в центр города. Вышел к мосту через реку Айдар. В то время через мост двигались пулеметные тачанки махновцев. Сколько их было сказать трудно, но двигались они бесконечной вереницей. Бросались в глаза добротные и красивые тачанки и холеные кони. Сами бандиты были одеты по-разному, кто в военной форме, а большинство в гражданской одежде. Вооружены они были, что называется “до зубов”. У каждого, кроме винтовок, были один или два револьвера, главным образом системы “Маузер” с деревянной колодкой.

В день занятия города бандиты разгромили и разграбили все советские учреждения. Со складов с зерном, во дворе бывшего купца Кожухова, они набрались зерна и муки столько, сколько им была нужно, а затем, с разрешения бандитов, начался грабеж этих складов населением города и окружающих сел. В спешке различные зерновые культуры и подсолнух перемешались. Грабители хватали всё, что попадалось под руки и тащили домой, а наиболее рьяные складывали награбленное на лугу в бурьянах, а затем подводами отвозили домой.

Первую жертву налета я увидел на берегу реки Айдар, под вербой. Это был красноармеец, пулеметная очередь буквально прошила его в области поясницы и ему кем-то была сделана перевязка, но когда я его увидел, он был уже мёртв.

Два трупа, загубленных саблями, лежали во дворе школы купца Кожухова и один возле вальцовой мельницы на тротуаре. Кроме того, на так называемых Буграх, в районе бойни я видел три или четыре трупа убитых, и в том же числе и труп женщины.

Весь день бандиты охотились за укрывшимися коммунистами. Они длительное время разыскивали какого-то Карлова. По-видимому, им донесли, что Карлов скрывается в районе пивзавода, потому что они весь день рыскали в этом районе. Удалось ли им найти Карлова, мне неизвестно.

В дымоходной трубе школы Кожухова, во второй половине дня, махновцами были обнаружены и задержаны зав. УОНО коммунист Лягущенко Андрей Григорьевич и секретарь УОНО по фамилии Троцкий. Я лично видел, как вели Лягущенко и Троцкого, но куда их повели, я не видел. Характерно, что Лягущенко, а также и Троицкий остались живы, махновцы их не тронули.

Большинство коммунистов города бежали от махновцев, кое-кто из них оказался даже в Воронежской области и, в частности, на станции Кантемировка.

Пробыв в городе несколько дней, банда ушла в сторону Луганска. Этот налёт в махновцев на город не был неожиданностью, тогда говорили, что какой-то крестьянин видел в районе Гайдуковки, накануне налета, какую-то воинскую часть и об этом сообщил властям. Но этому сигналу не придали должного значения и банда застигла город врасплох.

Через непродолжительное время банда снова вернулась в город, но занимала она его этот вот раз без боя и каких-либо насилий. Советские учреждения и работники этих учреждений, в том числе и коммунисты, остались на своих местах. Впоследствии ходили слухи, что Махно заключил перемирие с правительством Советской Украины. Штаб банды, в этот второй приход, разместился в доме купца Селиверстова, напротив госбанка. Из всех окон дома, выходивших на улицу, торчали стволы пулеметов. А на крыльце дома стоял часовой. В один из дней пребывания банды в городе, я был свидетелем таких событий: со двора дома купца Селиверстова выехала карета, на улице её окружила личная охрана Махно “Чёртова сотня” и вся эта группа направилась на луг к реке Айдар.

В то время, как карета проезжала возле тротуара, где я стоял, я увидел главаря банды – Махно. Он сидел в карете, одна забинтованная нога его лежала на маленьком стульчике, в карете кроме Махно находились две сестры милосердия. Состав личной охраны Махно был очень хорошо экипирован. На всех были суконные гимнастерки и брюки, все были с бородами, у каждого бандита было по два револьвера. Один наган заткнут за поясной ремень. А второй, маузер с деревянной колодкой, висел на ремне через плечо.

Сам Махно среднего роста, сухощавый, по лицу у него были видны то ли “рябины”, то ли веснушки. Одет он был во френч английского покроя с карманами. На Базарной площади города, неподалёку от пожарной каланчи, состоялся диспут. На этом диспуте, от махновцев, выступал известный анархист Попов. А кто выступал от большевиков не помню. В этот приход банда пробыла в городе недолго и ушла якобы на Врангельский фронт, в Крым. Вместе с бандой, в качестве Добровольцев, ушли жители города Луговой Павел, Бондаренко Василий и Цыганок Константин. Последнему было тогда не больше 15 лет, впоследствии Луговой и Бондаренко вернулись домой, а Цыганок где-то пропал”.

Раскрашенные бумажки никому во время войны не нужны, больше предложить особо
было нечего, а хлеб в города нужен всегда…
Иллюстрация: Анархо-коммунизм через мемы [А.К.Ч.М]

РПАУ стояла в Старобельске до 5 сентября. За эти дни командарм Нестор Махно и помощник командарма Василий Куриленко, ранее получившие тяжелые ранения в боях, были успешно прооперированы в местной больнице.

Приведем еще один рассказ из сборника “Рейды Нестора Махно на Старобельщину”:

“Первую жертву увидел на берегу Айдара. Под вербой лежал молоденький красноармеец в разорванной гимнастерке, а живот был увязан белым полотном, которое было в крови, а боец был мертв. Под стеной дома постоялого двора Кашубы сидел мертвый боец с отрубленным плечом. Возле него валялась винтовка и окровавленная буханка хлеба. Во дворе школы купца Кожухова лежали два сильно изрубленных трупа. Один изрубленный саблей, в гражданской одежде, лежал на тротуаре у вальцевой мельницы Кожухова. Несколько трупов лежали у дороги возле почты. Пока шел домой, у меня несколько раз спрашивали какого-то большевика Карлова. По дороге домой я узнал, что арестованы заведующий УОНО А.Г. Лягушенко и секретарь УОНО Троцкий. Среди дня в городе снова поднялась стрельба. А по улице бесконечным потоком шли махновцы.

Григорий Роздымаха так описывает то утро: “Махновцы внезапно утром 3 сентября ворвались в город. Караульная рота вступила в неравный бой и была смята. 25 красноармейцев, почти половина ее состава, были зарублены. Бойцы ЧОНа, бежавшие к месту службы по тревоге, встречались с махновцами и погибали. Член уездного бюро комсомола Коля Жуков по дороге в Упартком столкнулся с группой махновцев, залег в канаве на перекрестке Большой Дворянской и Кузнечной, первым же выстрелом убил махновца. Он долго отстреливался, задерживая движение, но был убит подкравшимся со двора махновцем. Погибли коммунисты Белоусов, Шевченко, Попов, Мураховский и другие. Бывший матрос Пастухов отстреливался из окна своей квартиры, убил и ранил нескольких махновцев, последним патроном застрелился”.

Бывшая буржуазия передала в руки махновцев списки коммунистов и активистов, за которыми махновцы охотились все три дня. “Мой отец, Андрей Белоусов, в момент налета Махно был начальником Старобельской уездной милиции, – вспоминал его сын Александр Белоусов, – когда махновцы сломили сопротивление милиционеров, отец сумел скрыться. Но священник Гавриил узнал об этом и выдал его. Арестованных согнали во двор булочника Симикина, теперь улица Трудовая. Я сумел проникнуть во двор к отцу. Но он и другие арестованные заставили меня уйти, мотивируя тем, что махновцы зарубят меня. Мы простились с отцом, и я ушел тем же путем, что и проник. Потом всех их увезли за город на “бугры”, теперь район квартала Ватутина, и там порубили саблями. Среди мужчин была жена комиссара продкомитета. У нее махновцы нашли печать продкомитета. Казненных хоронили родственники. Отца хоронила тетка, а мать скрывалась у знакомых в Красном городке у кузнеца Демича”.

Небольшой в то время город Старобельск был заполнен махновцами. Их было до восьми тысяч – три пехотных полка, пулеметная часть из 200 тачанок и саперное подразделение. Артиллерийская часть состояла из 18 шестидюймовых и трехдюймовых орудий. Они занимали каждый двор в городе, размещались в Чмыровке, Бутово, Заерке, Подгоровке, Куликовке. Город и окрестные села грабились трое суток. Подводы с награбленным зерном, мукой, товарами тянулись по дороге на Сватово и Рубежное круглосуточно. Многие тянули добротные брички, линейки, вели лошадей, коров, другой скот. Были ограблены сейфы Уфинотдела – 22 миллиона рублей, 3 миллиона в других учреждениях. Со складов Упродкома было увезено 22 тысячи пудов зерна. С мельниц растянута вся мука. Со складов уземотдела крестьяне увезли запасы сортового железа, плуги, сеялки, косилки, несколько тонн выделанной кожи. Из магазинов и складов была разграблена вся мануфактура и одежда. Из продсклада – все запасы масла, меда, сала, сахара и круп.

На второй день пьяные махновцы громили советские учреждения. Ломали и жгли мебель, документы, забирали фураж, лошадей и повозки. Были опустошены все аптеки. В городе не осталось ни лекарств, ни бинтов.

Большие потери понесла партийная организация города. Погибла половина ее состава. Однако многие сумели уйти. Ф.Д. Панфилов, его сын Александр, начальник уездной милиции Мельников, продработники Зайцев и Чумаков, члены уездного комсомольского бюро Н. Ковалёв, Г. Роздымаха вышли из города и степными дорогами добрались до Беловодска. Правда, Панфилов по возрасту, а Мельников по болезни не могли далеко уйти и несколько дней пережили на бахче у села Новобутово.

Махновцы вели активную агитацию среди молодежи города и крестьян окрестных сел с целью вовлечения их в “повстанческую армию имени батьки Махно”. Как форма вовлечения молодежи в армию, был организован смотр-парад махновского войска на лугу у реки возле мелового Пристина ниже Нобелевских нефтяных баков. Махно с раненой ногой принимал парад сидя, а раненая нога лежала на барабане. Некоторых юнцов привлекала экипировка и особенно обилие личного оружия, пулеметные тачанки и лошади. Несколько 16-17-летних ребят ушли с махновцами. Но через непродолжительное время они вернулись, пережили насмешки своих товарищей, нормально работали, а в годы Великой Отечественной войны храбро защищали Родину. Но вернулись не все, несколько молодых старобельчан бесславно погибли за бредовые идеи анархии.

В первый же день налета в уездной больнице были прооперированы местными врачами Нестор Махно и начальник административного штаба Василий Куриленко, которые имели запущенные ранения. Батька Махно был ранен семь раз. Эта рана в ногу была не столько тяжелая, сколько запущенная. Его везли в ландо с мягкими рессорами. Рядом с ним была жена – Галина Кузьменко, и две медицинские сестры. Через три дня махновцы неожиданно покинули Старобельск, чтобы через месяц вернуться, а батька Махно – в ту же больницу. Шестого сентября махновцы ушли в сторону Черниговки, планируя захватить Луганск, но наткнулись на организованное сопротивление и повернули круто на восток. 11 сентября они захватили и разграбили Миллерово и направились к Дону. С нелегкими боями они прошли Ольховый Рог, Большинку, Селивановскую, но, дойдя до реки Чир в станице Советская, батька понял, что на Дону ему не пополниться ни казаками, ни оружием. И он решил идти назад, с большими потерями перешел железную дорогу и взял курс на Беловодск и Старобельск.

Делала некоторую ставку на армию Махно и донская белоказачья контрреволюция, находившаяся в подполье. В станице Краснокутской состоялась даже встреча штаба Махно и белогвардейского подполья. Однако эти две силы не смогли договориться.

Преследуемый кавалерийскими соединениями, Махно вышел к железной дороге на участке Чертково-Шептуховка. В результате жестокого боя, потеряв значительное число людей и лошадей, Махно прорвался в Старобельский уезд. Но его армия уже находилась на грани развала или разгрома”. 

Добровольная кооперация между селом и городом – основа экономической программы так и не состоявшейся Третьей революции 1920-21 гг.
Иллюстрация: Анархо-коммунизм через мемы [А.К.Ч.М]

В связи с тем, что махновские силы повернули с Донщины на запад и стали снова угрожать Старобельску, в Бахмуте был создан сводный отряд по борьбе с бандитизмом во главе с А. Якубовским. Отряд прибыл в город 26 сентября, его штаб расположился в здании почты. На следующий день в город прибыла бригада внутренней охраны железных дорог, которой была поставлена та же задача – не допустить Махно в город. В своих воспоминаниях Якубовский отмечает: “30 сентября 1920 года из Беловодска по прямому проводу вызвали начальника тыла Старобельского узла. Так как последнего не оказалось, к аппарату подошел я, его заместитель. Звонил Махно. Он сообщил, что его повстанческая армия на митинге приняла решение пойти на союз с Красной Армией и что они готовы выйти в тылы врангелевских войск. Махно сказал, что он хотел бы поставить в известность командование Южного фронта и лично товарища Фрунзе, и просил обеспечить ему связь. Я приказал телеграфисту срочно соединить Махно с Харьковом. Махно только раз говорил по телефону со штабом Южного фронта. Потом мы получили приказ Фрунзе: с махновцами в бой не вступать и 2 октября встретить Махно в Старобельске, расквартировать его войско”. Весть о том, что Махно возвращается в город, старобельчанами была воспринята с тревогой. Все магазины не открылись, служащие учреждений на работу не вышли. Люди прятали всё, что можно было спрятать. Даже запасались водой, у кого не было колодца во дворе, закрывали ставни и ворота.

В ночь с 1 на 2 октября в город прибыла группа командиров махновской армии во главе со Щусем:

“От шума я проснулся, – вспоминал затем этот же автор, – и увидел перед собой незнакомых военных. Большинство из них были одеты в кожаные костюмы и вооружены. Я выхватил наган из кобуры. Но один из них протянул руку и сказал: “Товарищ Якубовский, давайте знакомиться, я командующий кавалерией армии батька Махно, Шуйс”. Другие тоже представились. Это были председатель реввоенсовета армии Махно Д. Попов, командующий группировкой Удовиченко и другие. Были оговорены все вопросы вступления махновцев в город, расквартирования их, порядок переговоров штаба Махно с Харьковом”.

К открытым грабежам в городе махновцы не прибегали. Но масса их разъехалась по селам за фуражом и продуктами. Они забирали у селян сено, овес, муку, сало, масло и другие продукты. Петр Яковлевич Зубарь говорил, что у них со двора забрали копну сена и шесть мешков ячменя, расплатившись купюрами, на которых было напечатано: “Грошi зло, а тoбi не повезло”. Такие деньги в Старобельске никто не принимал ни при махновцах, ни позже. Тот же Зубарь рассказывал, что в то время он работал в литейном цехе ремесленного училища помощником вагранщика и формовщиком. А буквально рядом в доме Я.В. Буткова поселили после больницы самого батьку: “Из дома вывезли всю мебель, завезли новую, во дворе навели порядок, поставили новый дощатый забор. Из больницы приехали Н. Махно, его жена, медсестра и повар. А охрана была уже сутки как выставлена. В этом доме он прожил около двух недель. Дважды приходил в цех, смотрел как разливали металл, говорил, что он тоже работал вагранщиком. Был он невысоким, худощавым, хромал, ходил с палочкой. Часто сидел во дворе на ступеньках дома и играл на гармошке. Потом он неожиданно уехал”. Уездным парткомом была выпущена срочная листовка, в которой старобельчан призывали встретить махновцев как союзников Красной Армии.

Кстати, в отличие от белой и кайзеровской армий, большевики тоже были знакомы с партизанской тактикой тачанок – отчасти благодаря чему и смогли в итоге одержать верх над РПАУ.
Иллюстрация: Крымский анархизм

“Из окон дома Селиверстова торчали пулеметные стволы. Первые дни там жил и Махно. Около 10 утра он выезжал на луг за нефтесклады братьев Нобелей к Пристану, – говорится в воспоминаниях И.Н. Бабки. – Со двора выезжал фаэтон. Одна нога была забинтована и лежала на маленьком стульчике. Возле него были две медсестры и жена Галина Кузьменко. Охрана была очень хорошо экипирована. На всех были шерстяные гимнастерки и брюки, все были с бородами, у каждого было по два револьвера. Сам Махно был среднего роста, молодой, худощавый, волосы длинные, аккуратно зачесаны назад, на лице веснушки или оспины, одет во френч английского покроя с карманами”.

На берегу Айдара у горы Пристин батька отдыхал с приближенными, встречался с командирами своей армии, руководством города и уезда. Здесь же старобельский фотограф Мирошниченко сделал несколько снимков. Он же фотографировал батьку на Соборной площади и в больнице. Через несколько дней Махно был вынужден лечь в больницу. Теперь он был уже комдивом, и операцию на ноге делал профессор-хирург, присланный Фрунзе из Харькова. После трехдневного пребывания в больнице Махно жил и лечился в доме Буткова (в позднесоветские годы – ул. Октябрьская, 47).

Идеи анархизма явно теряли поддержку в народе. Теряла поддержку и повстанческая армия. Вновь обратимся к той же работе Белаша “Дороги Нестора Махно”:

“От Беловодска и до фронта наша армия наглядно таяла. Союз с Советским правительством разъедал кулацко-армейские элементы, отчего они начали дезертировать. Так, группа донских казаков под командой Фомина из отряда Каменева в составе 500 штыков и 200 сабель по дороге на Старобельск самовольно ушла на Дон. Бывшие пленные красноармейцы, влитые в 4-й пехполк 2-й группы Петренка, в составе 300 штыков, уворовав 15 пулеметов, бежали в Богучарский район. Группа Каменева в составе 4 000 штыков, 600 сабель при 4-х орудиях и 70-ти пулеметах в походе на Изюм свернула на Луганск, а 9-й пехполк, во главе с командиром его Пархоменком, спровоцировав батальон 5-го полка и дивизион 6-го конного, общей численностью 2 000 штыков, 150 сабель при одном орудии и 50 пулеметах, повернул в Воронежскую губернию. Из города Изюм командир 4-го пехотного полка Бондаренко (известный эксист и террорист по Харькову), бывший помощник Гаркуши, три недели назад убитого в Донщине, также захватив 7 пулеметов, эскадрон конницы 2-го полка, ушел вверх по Донцу под Харьков. А командир 8-го пехотного полка имени Живодера, известный старик Матяш, пытался из Барвенкова свернуть на Полтавщину, но был схвачен. Комиссия антимахновских дел, во главе которой стоял Зуйченко, приговорила его к смерти и по разрешению Совета приговор был исполнен, а полк обезоружен (…) Спустя некоторое время Каменев, Бондаренко, Пархоменко, Фомин и другие писали нам: “Мы не хотели мира с большевиками, которые способны обмануть. Мы не желали проливать свою кровь на врангелевском фронте лишь потому, что нашими плодами воспользуются большевики. Мы не признаем их революционерами и боремся с ними как с государственниками, властителями и законниками. Желаем вам успеха в деле разгрома Врангеля и умоляем – не ложите пальцы в рот большевикам – откусят” (…) Не порывая связи с этими отщепенцами, Совет упрашивал их не выступать против Совправительства. И они, оставшись с маленькими отрядами, сидели на одном месте и не проявляли себя агрессивно”.

К октябрю 1920 г. армия махновцев редела на глазах. Бойцы уходили из неё сотнями и тысячами. Махно это понимал, но, идя на союз с большевистской властью, он всё же поставил жесткие условия. Переговоры шли нелегко. Делегация одна за другой сновали из Старобельска в Харьков и обратно. Одну из них, кстати, возглавлял Бела Кун, который затем проявит себя в Крыму.

Старобельск почти весь октябрь был переполнен военными. Махновцы на этот раз не грабили, но вели себя шумно, а иногда и буйно. Цены на спиртное и особенно самогон резко возросли. Местное население меняло на самогон сбрую, повозки и даже лошадей. Партком уезда и культпросветотдел махновской армии пытались проводить совместные мероприятия. В один из дней на базарной площади у Покровского собора состоялся политический диспут между анархистами и большевиками. Анархистскую группу возглавлял Дмитрий Попов, бывший левый эсер, один из махновских командиров. От другой стороны выступило несколько человек, в том числе секретарь Укомпарта П.П. Нехорошев. Но подвыпившая толпа в суть политбоя не вникала, шумно реагируя на отдельные фразы хохотом, криками и свистом.

В Старобельске было подписано военно-политическое соглашение между Советским правительством Украины и Махно. Со стороны большевиков его подписали Фрунзе, Бела Кун, Гусев, а с махновской – Куриленко и Попов. Оно заключалось в том, что махновцы входят в состав Вооруженных Сил республики как партизанская армия, подчиненная высшему командованию Красной Армии, однако сохраняют внутри себя прежний порядок.

Из Старобельска махновская армия двинулась на Южный фронт в район Крыма на борьбу с Врангелем. Причем повел её не Махно, а Семен Каретников. Батька остался в Старобельске, лечил раненую ногу. Ревком создал для него все условия. Он даже пробует писать стихи, общается с медперсоналом, охотно фотографируется, делает всё, чтобы отвлечься от реальности. Он отчетливо понимал, что армия быстро распадается; угнетало его и то, что он вынужден был пойти на мировую с правительством, но властям он не доверял, и интуиция подсказывала ему, что заключенное в Старобельске соглашение для его армии добром не кончится…

Старобельчанин Петр Оснач, бывший редактор “Луганской правды”, так описывал причину поспешного отъезда Махно из города: “В одну из октябрьских ночей махновцы из оставшейся при батьке сотни сбросили с пятого этажа мельницы с десяток мешков с пшеницей. Падая на землю, мешки ухали, как тяжелые пушки. От мельницы до дома Буткова, где жил Нестор Махно, по прямой не более 300 метров. Махно подумал, что город обстреливают. Рано утром, не предупредив никого, он уехал на своем ландо с сотней верховых в Гуляйполе. В 1921 году он еще дважды будет на территории уезда, но в самом Старобельске Н. Махно больше не был”.

Вот что еще вспоминал о второй встрече со Старобельском тот же Виктор Белаш:

“… 27 сентября 1920 года. Подъезжая к поселку Беловодск, я имел беседу со своими старыми командирами, принадлежавшими к нашему союзу анархистов…. Я уговорил своих “союзников” идти на Врангеля и, после колебания, они согласились.

“… 27 сентября по телефону я вызвал Харьков и говорил с уполномоченным правительства Мальцевым о перемирии. Мое предложение было принято. На этом наш третий рейд закончился, военные действия прекращены.

Идея нашего союза с Советской властью заключалась в том, что мы стремились получить автономию в Гуляйпольском районе. Кроме того, устраняли бесконечную борьбу, плодами которой, в конце концов, пользовались Врангель и шляхетская Польша. Мы получили свободную советскую трибуну для пропаганды своих анархистских идей и вырывали из советских тюрем анархистов и махновцев”.

“… 29 сентября 1920 года махновцы прекращают враждебные действия против Советской власти. Они становятся союзниками Красной Армии против Врангеля и буржуазии”.

“… 29 сентября как союзники, а не как враги, мы входим в г. Старобельск”

“… Вечером было расширенное заседание Совета революционных повстанцев Украины (махновцев). Многие анархисты и командиры нападали на меня за союз с Советской властью. Махно в таких случаях разжигал страсти: “Я болен и не работаю в Совете. Ответственен за соглашение Белаш со своими приверженцами: мы с них после и спросим”.

“… После споров был принят проект договора. Выделенная из состава Совета комиссия в составе Буданова, Хохотвы, Клейна была утверждена собранием. Комиссия не замедлила выехать в Харьков для подписания договора. Мы остались в Старобельске, приводили себя в “божий вид”, подлечивали раны, ремонтировали и чистили оружие, обсуждали наметившиеся соглашения”.

Как считает современный украинский историк Анатолий Дубовик, именно временное отсутствие Махно и Куриленко, из-за ранений потерявших возможность оказывать влияние на обсуждение стратегических задач движения, во всяком случае так, как раньше, укрепило идею заключения нового союза с большевиками среди повстанческих лидеров. По его мнению, попав в оппозицию к своим товарищам батька был вынужден подчиниться их выбору: “Махно был против союза, но оказался в меньшинстве. Максимум, который он мог себе позволить после этого – уйти от руководства армией. Сосредоточиться на гражданских делах, пока обстановка позволяла заниматься ими. И ждать неизбежного предательского удара красных в спину повстанчеству. Как оно и получилось. Только после этого, спустя почти два месяца вынужденного бездействия, Махно снова возглавил движение, носившее его имя”. Вместе с тем, никакого всеобщего съезда на этот счет махновцы не проводили, и во время переговоров по телеграфу с председателем Цупрчрезкома Манцевым в том самом сентябре 1920-го представители РПАУ специально брали перерыв, чтобы спросить мнение Нестора. Для перехвата и разоружения тех повстанцев, кто шел на Дон дальше воевать с красными, по приказу Махно использовался отряд Григория Савонова, которому командарм угрожал, что в случае отказа от союза с Красной Армией он ему “при встрече набьет морду”.

Виктор Белаш полностью перешел на работу в Совет революционных повстанцев Украины, новым начштаба армии вместо него стал выпущенный из чекистской тюрьмы Петр Гавриленко. Если новый союз с большевиками окажется ловушкой, Махно угрожал “спросить” за это именно с Белаша. Белаш, в свою очередь, поставил ультиматум части повстанцев, требуя подчинения Совету, и угрожал применением военной силы против тех командиров и отрядов, кто не подчинится решению СРП, “как против контрреволюционеров”. Впрочем, как уже говорилось выше, несмотря на угрозы расстрела за дезертирство, РПАУ тайно покинули около 3-4 тыс. бойцов, не веривших в большевистскую искренность. С частью этих соединений махновский штаб продолжал поддерживать связь, считая их своими, и лишь командира 8-го полка Матяша расстреляли за попытку вывести свое формирование из состава РПАУ.

Так или иначе, уже 8 октября из района Старобельска она вошла в Изюм, где махновцами была получена первая партия военного снаряжения от Красной Армии для похода на Южный фронт: патроны, снаряды, сёдла. Здесь повстанцы оставались до 13 октября, когда выступили на фронт.

“28 сентября. Стоим в мест. Беловодск. Переговоры длятся. Наше предложение — очистить г. Старобельск, считая на 100 верст радиуса нейтральной зоны, и дать в последнем простоять 12 дней с целью провести свои части в боеспособный порядок и сделать ремонт подвижному составу — после чего мы уходим в тыл Врангеля. Большевики предлагают дать нейтральную зону на 70 верст в радиусе, считая центром мест. Беловодск, и отдают распоряжение по своим частям о приостановлении военных операций с махновцами.
Часть красных, не получая таковых, подошли со стороны с. Стельцовки к мест. Беловодску и хотели повести на нас наступление; наши части вышли на позицию и послали противнику сведения – наши переговоры и перемирие. Противник отступил в с. Стрельцовку”.
29 сентября. Стоим спокойно в мест. Беловодске.
30 сентября. Стоим спокойно в мест. Беловодске, переговоры продолжаются. К нам приезжают делегаты от воинских частей с г. Старобельска и с. Стрельцовки. Дела хороши.
1 октября. Стоим спокойно в мест. Беловодск, переговоры продолжаются.
2 октября. Выехали из мест. Беловодска и заняли г. Старобельск. Красный гарнизон г. Старобельска наши части встретил с музыкой.
3 октября. Стоим спокойно в г. Старобельске, переговоры продолжаются на нашей стороне.
6 октября. Стоим спокойно в г. Старобельске.
7 октября. Стоим спокойно в г. Старобельске
8 октября. Стоим спокойно в г. Старобельске. Четыре полка наших выехали из г. Старобельска в с. Ново-Боровую.
9 октября. Получено оперативное распоряжение о движении армии на фронт по маршруту Ново-Екатеринославль—Изюм—Барвенково—Петропавловка—Чаплино—Григорьевка—Покровское и Мало-Михайловка. В половине десятого утра выезжаем из г. Старобельска на станциях Мостки и Маловатка”.

Из военного дневника оперативного отдела

“Моя память не может помнить те времена, когда Нестор Иванович Махно захватил Старобельск. Так как это произошло задолго до моего появления на этот свет. Однако я был счастлив встречать тех жителей города, которые не только видели Нестора Ивановича, но и сталкивались с ним непосредственно. Так, рядом с домом моих родителей проживала семья Луганских по улице Монастырской (бывшей Кирова, а до революции Малая Дворянская) в доме из красного кирпича №8, квартира 1. Не могу знать, был ли этот дом их собственностью или семья получила в нём одну из четырёх квартир после революции.

Хозяином квартиры был Луганский Иван Васильевич, мужской парикмахер. Родился он где-то в девяностых годах позапрошлого века, всю жизнь прожил в Старобельске и умер в 1979 году уже в преклонном возрасте. Так вот, как он лично рассказывал нам, ему пришлось стричь и брить Нестора Ивановича Махно прямо у себя на дому. Было это так.

Его непосредственно с работы забрал Лёва Задов (начальник контрразведки Революционно Повстанческой Армии Нестора Махно, позднее советский чекист). При этом молодой парикмахер уже думал, что пришел его последний час. Но когда Лёва ему сказал, чтобы он взял с собой инструмент для бритья и стрижки, его душа вернулась из пяток на место. Лёва сопроводил его домой и сообщил, чтобы всё было готово для бритья и стрижки. Через полчаса к дому подъехала машина и из неё вышел сам Батька Махно. Стриг и брил Батьку Иван под неусыпным вниманием Лёвы. С шашкой наголо он нависал над парикмахером ,готовый в одну секунду применить её в случаи возникшей опасности для Махно. Но всё прошло нормально, стрижка закончилась. Нестор Иванович поблагодарил парикмахера и заплатил за работу. Пришлось ли ещё раз ему стричь и брить Нестор Ивановича, Луганский нам не рассказал, но так как штаб Батька ещё долго размещался в Старобельске, да и своё ранение Махно залечивал в нашем городе, наверное, стричь и брить его Ивану приходилось не один раз…

Была у нас, детворы семидесятых годов, случайная встреча с старым жителем Старобельска – дедом “Ф-э” или дед “Налим”. Его так все называли в городе. Но это был человек с интересной жизненной биографией. В двадцатые годы прошлого столетия он был одним из первых комсомольцев в Старобельске. Затем Гражданская война, восстановления Старобельщины. Участие во Второй мировой и опять борьба с последствиями войны. Мы часто встречали его на стадионе “Колос” во время футбольных матчев команды “Колхозник”. Он был страстным болельщиком команды. Совсем старым человеком, со слезящимися глазами и неудержимо трясущимися руками, он сидел в первом ряду, на первом месте правой трибуны стадиона рядом с входом в помещение раздевалки. Обхватив руками толстую палку, служившую ему опорой при ходьбе, упёршись подбородком в сложенные руки на палке, он постоянно комментировал игру футболистов своим возгласом: “Ф-э”. И было непонятно – это было одобрение за хорошую игру команды или возмущение за провал в игре. И когда игроки проходили в раздевалку, он вскакивал с своего места и грозил им своей палкой. Звали его Григорий Михайлович Налимов, однажды он и рассказал нам о неприятном случае при встречи его с бойцами подразделения Батьки Махно. Что побудило его рассказать нам свою печальную историю о своей комсомольской юности в тридцатые годы жизни в городе Старобельске, не знаю. То ли чтобы скоротать время между таймами футбольного матча, то ли, глядя на нас, нахлынули на него воспоминания своих молодых лет. Он рассказал нам их встречу с бойцами-махновцами у стен Старобельского храма Святого Николая. Моя память сохранила его рассказ наверное потому, что таких эпизодов Гражданской войны на Старобельщине нам не доводилось слушать на уроках истории в школе. Вот краткий перессказ повествования деда “Ф-э” в моём описании.

Так вот, где-то в 1920 году, когда повстанческая армия находилась еще в городе, в Старобельске организовалась и действовала комсомольская ячейка. Однажды вечером, возвращаясь после очередного тайного заседания ячейки, её члены проходя мимо храма Святого Николая решили проявить своё негативное отношение к религии. Это действо в их понимании заключало в себе метод борьбы с “опиумом для народа” путём обс@рания заборчика территории сквера храма. И вот спустив штаны, они в своё удовольствие начали вести “борьбу” с религией. На их беду мимо сквера проезжал патруль махновцев. Заметив, каким образом оскверняется святыня, выхватив из ножен шашки, они с гиканьем помчались к “борцам с религией”. “Борцы” от страха хотели перелезть через ограду сквера, но спущенные штаны не дали им совершить этот манёвр. Они так с голыми задами и зависли на ограде храма. Вся короткая жизнь промелькнула в их головах за считанные секунды. Ровно до того момента, как удары шашек опустились на их голые задницы. Их счастье, что шашки опускались на их зады плашмя, а не лезвием. Отпоров хлопцев и сняв их с ограды, махновцы заставили их слизать с земли результаты их борьбы с религией. На этом “пиршестве” и закончилась встреча молодых комсомольцев с бойцами-махновцами. Да и мой пересказ воспоминаний подошел к завершению”.

Александр Бакланов, из цикла “По волнам моей памяти”, декабрь 2019 г.

С помощью временного соглашения с Красной Армией махновцы намеревались решить ряд своих проблем: прежде всего, получить автономию Вольной территории с независимыми от партийной диктатуры Советами, свободу ведения анархистской пропаганды в советских республиках, участие в выборах и подготовке 5-го Всеукраинского съезда Советов, освобождение из тюрем своих товарищей. Воззвание по поводу заключения союза было написано Галиной Кузьменко и преисполнено патетики о необходимости защиты революции в Украине. Повстанцы, державшие нейтралитет или действовавшие против большевиков, согласно приказу объявлялись врагами, с которыми “нужно расправляться, как с бандитами”. После такого заявления многие отряды, не присоединившиеся к РПАУ, просто разбрелись по хатам или подались в леса, прекратив боевые действия.

А уже в последние дни осени сбылось предупреждение из письма покинувших Махно командиров о том, что ленинцам палец в рот не клади. Причем Харьков в этот раз снова оказался в центре ряда знаменательных событий. Но это, как говорится, уже совсем другая история…

Подготовлено с использованием материалов Александра Лукьяненко, преподавателя Старобельского профессионального лицея, опубликованных в группе “Старобільськ – музей під відкритим небом”

One Reply to “27-29 сентября в истории Харькова. Мирные переговоры в кольце боев”

Comments are closed.