Глава комитета Верховной Рады по социальной политике считает, что право на продолжение рода заслуживают только кормильцы и защитники общества, а тех, кто получает пособия, нужно стерилизовать и кастрировать.
“Когда мы демографически предоставляем такие средства, которые используются семьёй, и рождение ребёнка происходит не для того, чтобы предоставить ему равные права, образование, а для того, чтобы получить материальную помощь, то мы получим, скажу жёстко, детей очень низкого качества. Они приводят к тому, что тоже садятся на государственные средства. […] Это Маргарет Тэтчер говорила, и Великобритания в этом смысле очень жестокая по отношению к тем, кто не работает. У них даже когда-то был зам.министра соцполитики, который сказал, что тот, кто хочет получить соцпомощь, должен быть стерилизован. Хочу сказать, что очень часто Ли Куана Ю вспоминают. Ли Куан Ю кастрировал, стерилизовал женщин, у которых не было высшего образования. Очень жестокими методами, я бы сказала, даже садистскими, выкорчевывали в нации элементы, которые не являются защитниками и кормильцами […] Вот такая должна быть система, такая у меня философия”.
Философия, определяющая “социальную политику” украинского государства, не предполагает выделения бюджетных средств для “некачественных” людей – то есть людей, которые не дают молока. Доходность является мерилом “качества” человека в обществе, жизнь которого сводится к функции увеличения дохода. Коммодификация жизни не оставляет места для человечности.
Чему удивляться? Слова нардепа соответствуют принципу отчуждения: “примат вещей над бытием, товаров над жизнью, машин над людьми” (Ален Бадью). Человек, редуцированный до производственной единицы и утративший в процессе этой редукции статус человека, может быть “выкорчеван” как бракованный модуль глобальной экономической машинерии.
И всё же, в устах украинского политика такая философия звучит комично, ведь, по капиталистическим меркам, Украина – это страна “очень низкого качества”. В экономическом отношении ей нечем похвастаться, кроме выдающейся нищеты и пары олигархов в спортивных штанах. Да, на территории Украины ещё остались ценные ресурсы, но Украина как страна вполне заслуживает того, чтобы быть “стерилизованной”, если смотреть на неё сквозь призму, в которую смотрит на своих соотечественников парламентская “голова по социальной политике”.
Украинские власти вообще не фильтруют базар, и выражают смысл идеологии рынка с прямотой и искренностью, которые можно встретить только в варваре: “Не продуктивный? Значит, некачественный. Стерилизовать!”. Если вас шокируют эти слова, рекомендую послушать, с какой невозмутимостью они произносятся: стерилизация, кастрация, выкорчевывание – всё это журчит во рту “головы” с такой повседневной воздушностью, с какой может звучать только социопатия.
В Украине эта философия отмороженной бухгалтерской машины умудряется сопровождаться реакционным романтизмом – лирикой возвращения из индустриального мира (города) в мир “малых сообществ” (село) с его “подлинной жизнью”: беспросветным патриархатом, глухим невежеством и вечной пашней, не оставляющей времени для бытия человеком. Впрочем, село тут не при чём. Как и полагается буржуазным мещанам, концепторы украинской нации мечтали не о реальном селе, а том, что оно символизирует: о воображаемом идеальном мире, консервативной утопии. Это не украинский сон, и не сон об огородах, свиньях и огурцах, а сон о бюргерской жизни на заре капитализма – между Французской и Октябрьской революциями. Фасады сновидения национальной буржуазии щедро расписаны этнографическими узорами, но её глубинная мечта сводится к тому, чтобы быть паном и пороть крестьян – жить качественным над некачественными. Кастрировать, стерилизовать и выкорчевывать лузеров.
Под декоммунизацией скрывается демодернизация. Продавшие независимость администраторы украинской колонии наивно полагают, что новый пан построит у них мир-как-у-пана. Но у пана задачи такой не стоит. Колония не для того, чтобы в ней жить, а для того, чтобы “выкорчевывать” средства для жизни в метрополии.
Неоимпериализм не занимается собирательством земель. И развивает в своих владениях лишь ту инфраструктуру, которая необходима для экстракции профита. Когда пыльца кончается, колонию “кастрируют”.
Функция колониального субъекта, которого культивирует в украинце колонизатор, – это функция лояльной землеройки, живущей на периферии в малых громадах и обслуживающей хозяйственные операции империи. И если российская империя получает землеройку танком, то США – по небу, через карго-культ, через веру в рынок, который порешает; веру в то, что крохи с барского стола однажды станут крупнее, и в этих лучших, бОльших крохах можно будет однажды прогрызть себе целую норку и отложить туда какое-никакое, а яйцо. Да только к моменту этого “однажды” колония уже “очень низкого качества” – по сути, стерильна.
Динамику отношений между империей и колонией определяет их иерархическое положение, исключающее равенство. Колониальный субъект носит придаточный характер. Власть в нём принадлежит узкой прослойке национальной олигархии, вписанной в глобальную экономическую структуру. Олигархическая прослойка выражает классовые интересы не просто определённой нации или империи, но культурной гегемонии – капитализма как глобального состояния, процесса, и замкнутой на этом процессе машинерии, ставшей своего рода сущностью.
Колониальный придаток специализируется – подгоняется под удовлетворение очень конкретных потребностей империи: самолёты вы больше не производите, их мы произведём в другом месте, а вот леса/поля ваши вполне нам подойдут.
Становясь колонией, страна попадает в зависимость, и перестаёт быть страной; не может себя содержать – её производственная структура изменилась, стала частью имперской системы, а не независимого государства.
Максима счастья для колониальной землеройки – уехать служить в столицу империи, где пан живёт, и где ему можно мыть ноги, получая за это гораздо больше, чем за работу учителей, медсестёр и других людей “очень низкого качества” в колонии.
Как и “совкодрочество”, тоска украинца по “малым громадам” – это тоска о вымышленном прошлом, которого не вернуть; тоска, указывающая на то, что украинец не хочет жить в своём рыночном настоящем. И бежит из него: кто в вышиванку, кто в День победы, кто из страны…
Не осмысляя, не просеивая, а попросту отвергая свой единственный опыт индустриального бытия и маркируя “совковым” социализм per se, Украина превращается в краеведческий стереотип на неолиберальных стероидах: казак расправил плечи. И понёс вырубленный карпатский лес в IKEA.
Прошлое ценно лишь постольку, поскольку служит настоящему в его дерзании произвести лучшее будущее. Украинский народ мог бы многое почерпнуть обратившись к теории и практике деколонизации Третьего мира: опыту Африки, Азии, Латинской Америки. Этот опыт был получен “детьми очень низкого качества” в борьбе с теми же национальными вызовами и той же идеологией “качественных людей”. Однако для прочтения этого опыта необходимо прекратить мыслить из слепого отрицания, в инерции Холодной войны: проглотить и переварить своё прошлое, сдвинуться с мёртвого места, перейти из мира “качественных/некачественных” в мир равных.
Анатолий Ульянов
